Несбывшееся пророчество

Инны Клемент

Инна Георгиена Клемент В одном из своих   стихотворений Инна Клемент написала:

Поэта по имени Клемент
Не будет уже никогда...

К счастью, этому её самопророчеству - в отличие от многих других - не суждено было сбыться. 14-летней девочкой она попала в харьковскую литературную студию Романа Левина в ДК строителей, куда привела её мать. Она мечтала о Москве, об МГУ, и осуществила свою мечту: не смутил абитуриентку Клемент дикий конкурс - 21 человек на место. Когда в сборнике "Ленинские горы" появилась первая столичная публикация Инны,она привезла в Харьков и раздарила друзьям экземпляры этого собрания поэтических имён, многие из которых стали впоследствии гордостью русской словесности.

Однако судьба Инны сложилась так, что она не оставила после себя ни книг, ни детей. Студенты  МГУ составляли своеобразную "вольницу", но даже в этой среде, чреватой вольнодумными инициативами, Клемент выделялась неординарным поведением: "наплевизм" в одежде, при очень привлекательной наружности, способность "ляпнуть" что-либо несусветное, но при том - великолепная память, эрудиция, острый ум. Недаром Инна слыла одной из лучших студенток факультета, да ещё была звездой факультетской шахматной команды. Однако вспомним период конца шестидесятых - начала семидесятых: напряжённость в связи с событиями в Чехословакии весьма способствовала сугубой осторожности администрации, а тут перед глазами   - очень уж нестадартный человек: странные друзья, странные стихи, странная богемная свадьба в Харькове при странном свидетеле. И её выжили из МГУ, а значит, и из Москвы.

Казалось - особой трагедии нет. Харьков нельзя назвать захолустьем. Рядом любимые родители, друзья, необременительная работа. В Киеве - творческий ВУЗ (там Инна доучивалась заочно на искусствоведа). Но удар Клемент переживала остро, рвалась в Москву, которую любила и знала лучше, чем многие из коренных москвичей. Была этому и личная причина. Первое замужество оказалось неудачным, и брак быстро распался. А вскоре Инна встретила свою настоящую любовь - Владимира Макарова.  Он закончил химфак МГУ и получил назначение в Загорск. Им удалось соединить свои судьбы, но жили в патриархальном Загорске скудно, неустроенно, в четверти финского домика. То и дело мотались в бурляшую рядом столицу на электричках. 1976 год был поворотным для Инны: она защитила весной диплом в Киеве, а осенью, в ноябре, Володя погиб, попав под колёса электрички.

Инна предалась литературной деятельности: 1976-1980 годы она проводит в разъездах по стране, будучи корреспондентом журнала "Вокруг света", часто публикует в нём статьи (в основном, о творчестве разных народов), ей предоставляется возможность публикации стихов в московских изданиях. В 1980 году она выходит замуж в третий раз за доцента московского вуза Бориса Козлова, и тут перед ней забрезжила возможность жизни в пусть небольшом, но материальном достатке, с человеком, близким духовно. Однако прогрессировавшее нездоровье мужа, его увлечение алкоголем, которое она со временем разделила, привело к ухудшению жизненных условий. Борис перешёл на надомную работу, а Инна вообще её потеряла. Потом  - тяжёлая и продолжительная болезнь матери, о которой Инна очень заботилась до её смерти. В конце 90-х годов наступил просвет, так как наконец сломали тот самый финский домик в Загорске (теперь уже звавшемся Троице-Сергиев посад), и Инна получила там квартиру. Продав её, она перебралась в Москву, к Борису. Появились деньги, планы летнего отдыха. Но весной 1999 г. Борис умер, не дожив до их осуществления.

Виктору Гюго принадлежит знаменитое изречение о поэтах: мол, рождаются они в провинции, а приезжают в столицу, чтобы там умереть. Через тридцать лет после приезда в Москву, в январе 2001 года, Инна погибнет там от пожара, в комнате, забитой до потолка книгами и рукописями.  Но чудом уцелевшие в памяти друзей, в случайных блокнотах стихи составили посмертный сборник "Электричка на Москву". Заслуга издания сборника принадлежит харьковским поэтам, в особенности - Алексею Бинкевичу. Откликнулись на призыв помочь в его издании и Бахыт Кенжеев (США), Мария Чемерисская (Москва), Виктор Кулик, Анатолий Мирошниченко, Валерий Замесов, Виктория Добрынина (Харьков) и другие. Думается, это собрание произведений  — доказательство тому, что Инна Клемент уже навсегда останется в анналах русской поэзии. А в Интернет её имя стало известным благодаря сайту "Поэзия Московского университета от Ломоносова и до...".  На этой странице мы публикуем цикл стихов Клемент "Разноцветный Крым", который является одним из самых ярких свидетельств незаурядного таланта поэта. Цикл был создан летом 1973 года, когда Инна работала экскурсоводом в Алупке и Саках, а также смотрителем Воронцовского музея.

16.03.2005

   

РАЗНОЦВЕТНЫЙ КРЫМ

«Я сгораю от любви (чужой) и от жары... Вчера было прохождение через хвост какой-то кометы нишей планетки, я залезла на Ай-Петри и наслаждалась. Спускалась, конечно, в полнейшей, утробной темноте, порвала брюки и разгрохала колено, теперь ругаюсь именем Цветкова и экзотически хромаю».

«Пляж, милый, это же инквизиция! И во всём виноваты дельфины и божьи коровки.

  Дельфин один, но он проворный. Я, как нормальный человек, пошла искупаться - третий раз за всё время в Крыму. Только заплыла за буёк, смотрю - с одной стороны ко мне спешит дежурная лодка, а с другой - дельфин. На лодке поорали мне что-то в рупор, увидели дельфина и повернули, чтобы не травмировать умное животное. И я тоже повернула. А дельфин полным ходом ко мне... ему, видимо, поиграть захотелось. Спасибо... хватит. Ну, думаю, позагораю. Как же! Уже три дня мои экскурсанты говорят мне, что с вертолётов сбросили для уничтожения расплодившейся тли чёртову уйму божьих коровок (в Восточном Крыму). Но не на Южный же берег Крыма, и не мне в автобус! Так что я не подозревала об этом стихийном бедствии... а сейчас переживаю жуткие муки. Их орды! Только что вынула одну из уха. Про спину, руки, ноги, волосы уже не говорю. Очень забавно смотреть на весь пляж, дрыгающий ногами и хлопающий себя по различным местам.

Крым! Рай! (А в раю есть божьи коровки? Если есть, хочу в ад. Они довольно быстро меня уморят). Вчера заметила, что здесь потрясающие звёзды! ...я подняла руки и морду к небесам и увидела э т о! ...от таких звёзд люди вешаются на звёздном луче.»

(Из писем И. К.лемент)

 

Идите в Кастрополь
По кромке пустого шоссе,
Идите в Кастрополь,
К чему вам туристские тропы?
Намокшим полотнищем
Небу над вами висеть
И морю искриться,
Когда вы идёте в Кастрополь.
Рассеет печали зернистая почва шоссе,
Что было в начале -
Исчезнет без риска, без хлопот.
Идите в Кастрополь,
Пускай вы дойдёте не все,
Но как-нибудь утром
Бесцельно идите в Кастрополь...

 

ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ

Те дни мои исполнены сомненья.
Те ночи торопливы, как вода.
Но полное, но лунное затменье,
Затмение без всякого стыда,
Когда мы шли, царапая коленями
Невидимые миру города,
И прямо над незримыми ступенями
Вставала путеводная звезда...
Мы медленно скитались по планете
Втроём, как заблудившиеся дети,
И в поисках уюта и тепла
Мечтали о единственном - о свете.
Но тьма непроницаема была.

Текла река и шевелила ветер.
Тянулась ночь, и шелестели ветви.
Нас где-то ожидали у стола.
Тянулась ночь течением разлуки.
Остывший чай тревогу бередил.
Неточные, сомнительные звуки
Рождали онемение в груди.
И длилось ожидание - на муки,
И голос от порога уводил...
Но эта ночь протягивала руки,
Чтоб вывести, спасти и пощадить.

Мы встретились в преддверии рассвета.
И было ослепительное лето,
Палатка на высоком берегу,
Где праздника высокая ракета
Никак не догорала на лугу.
Тропа вела, затерянная где-то,
Но мне её сегодня не найти:
Всё кажется, что криком без ответа
Твой голос затерялся по пути...

 

ТЕМПЕРА  

И в холоде волн не отыщешь истока,
И звёздные ночи прозрачны настолько,
Что волны качают стеклянное тело, -
Над этой землёй, накалясь до предела,
Сигнальным огнём одиноко горела
Такая звезда, что хоть плачь от восторга!
О, только останьтесь, хоть в омуте сонном,
И крымские звёзды, и крымские сосны,
Акация Крыма, развалины Крыма,
Лукавая шлюпка, прошедшая мимо, -
От этого моря до этого мира
Мне б веточку лавра да радугу мифа...

 

ТУШЬ 

В чёрном и белом
Полночи, моря, знобящего света луны
Люди равны
На песке, отливающем мелом.
В чёрном и белом
Чёрного моря и кромки волны,
Если подумать,
И мы никому не нужны,
Даже друг другу
На сером песке тишины...

Равенство красок
Живёт в монохромности рода,
Странная общность,
Московского лета порода,
Сядем на скалах
Смотреть чёрно-белые сны.
Мы равноправны,
Столичного лета изгои...
Было нас трое.
И в тени стены Крепостной
Держимся вместе,
Не ведая осень иную:
Цвета загара
Листву под Китайской стеной.
Блеклую зелень
Строений, чей снос неминуем.
Самого главного - знать я ещё не могу:
Горькое время,
Как будто бы злой подмастерье
Памятью взгляда
Окрасил улыбку веселья...
Но ничего я не знаю на том берегу.
Сладостно место,
Где цвет наших дней неотчётлив!
Белые луны
Над морем поднимутся Чёрным,
И, - посеребрены,
Словно волна на бегу.

 

ПАСТЕЛИ 

Моей печали катера,
Прошло - «сегодня», будет - «после»,
Но вы причалили вчера
К тому, что мы назвали - осень.
Назвали странно, впопыхах,
Не видя истинного смысла...
Звезда над мачтою повиснет
И затеряются в руках
Моих сомнений катера.
Какая истина сокрыта
За вами, ветхие корыта,
Побитые на всех ветрах?
Но всё равно - не в этом суть,
Не в этом смысл, не в этом счастье…
Вам всё к причалам возвращаться,
А мне вот дома не вернуть.

 

АКВАРЕЛЬ

И слёзною пеной раскрасится море...
А после
По мокрому берегу
С добрым фотографом - ослик
Пройдёт реквизитом,
Разиней, приморским транзитом,
Святой простотою,
Которая штормом не бита.
И буду я помнить,
Лицо уронивши в колени,
Зелёное море и ослика в яркой попоне,
И буду я помнить,
О лете своём не жалея:
По мокрому берегу
Ослик идёт горькоглазый...

 

НАБРОСОК МАСЛОМ 

Грунтованная поверхность моих
                                                    странствий,
На которой порой проступают облики...
В картине есть время и есть пространство.
В Крыму есть небо и есть облако.
Время этюдов, как пространство
                                                    воспоминаний
На холсте зародившегося сентября,
Белая кромка мрамора,
Которую соберут реставраторы,
Пытаясь потом пристроить
К упругой колонне времени
Вблизи Карантинной бухты...
Время моё - декорация
                                   к пьесе без автора,
Что душа неизменна во все времена.
Тема банальна.
Картина похожа на зонтик:
Жёлтый луч солнца,
Пропущенный сквозь Херсонес,
Сквозь Севастополь и строй кораблей,
Молчаливую Графскую пристань...
И в скалах за узким заливом
Жёлтый луч солнца,
Пропущенный сквозь жерло старинной
Пушки начищенной, -
Взроет лопатой окоп. Выроет флягу.
На донышке мутная плёнка -
Горькие воды, последнего боя глоток.

 

ФЛОМАСТЕР 

Поверх размытых линий,
На плоскости шурша,
Ты выступишь, как ливень,
Упрямая душа.
На склоне Карадага,
Под дождиком в четверг
Отступится бумага
От падающих вверх.
Торжественно и земно
Над пеной Афродит
Фломастер, словно зебра,
Он истину рябит.
Фломастер, утвержденье
Устойчивости сил,
Линейное хожденье,
Обветренная синь,
В суровости упрямой
Над пропастью морей
Он бережно и прямо
От цепи якорей
Вычерчивает данность.
Высвечивает явь.
...Неприхотливость дара.
Несуетливый ямб...

 

САНГИНА 

Жёлтая земля Судака.
Загорелая рука.
Тает в солнце, как след платка,
Горечь зова издалека.
Будет дом потом на Мясницкой.
Будет ночь потом, и приснится
Золотой песок,
Проливной янтарь.
Отрывной листок
В желтизне холста...
Хочешь, я расскажу тебе
Про пожара след на берегу обманчивом,
У надежд на дом
И на дождь, на день...
На далёкий день...
Мои мальчики
Прозревают в дождь.
Первый снегопад.
Налетит рассвет тёмно-страшным
Поездом...
Так прозрею я.
А пока - слепа.
И надеюсь - всё успокоится:
Догорит песок.
Загорит рука...

 

КАРАНДАШ

И это всё.
Потом придёт Москва
Распластанным и вольным силуэтом
Эвклидовых шеренг Преображенки,
Геральдикой байкальского вокзала,
Домов Академической, а рядом
И Тушино, и Сретенка, и мост
С названием земли, песка и лета...
И всё, и ничего. Какое море
На свете было столько лет назад!
И не было, -
Неправда, разве были
Какие-то обугленные люди,
Какие-то обугленные чувства?
И не было дня, ночи в отдаленье
На свете ничего, -
Земля и море.
Звезда и небо.
Я и тишина.
Но жизнь мою замкнёт сегодня контур
Москвы моей, потери и соблазна,
Отнимет жизнь любимого
И после
Судьбу, как карандаш, перечеркнёт.
Всё горе - после.
А пока под тушью,
Смиренная пастелью и сангиной
Фломастера огласка или сплетня
О том, что пребывала акварель
На фоне декорации,
Где масло
Касается предчувствием свеченья
Ночного моря, тихого созвездья
И времени, как истины судеб.

 

ФРЕСКА 2

Чёрный абрис скалы, белой пены шлея,
Пулемёта горячее тело...
Погибают десанты в коротких боях,
И мигает, как очередь, сверху маяк
На ночном берегу чёрно-белом.
Только зло и добро.
Только свет или тьма, -
Ничего, кроме этого спора.
И, как чёрные вести, пустые дома,
И пролитая кровь почернеет сама,
И песок побелеет не скоро.
В чёрно-белом -
                    скалистая крымская твердь,
И лицо, побелевшее мелом.
Остаётся от жизни победа и - смерть
В чёрно-белом, навек в чёрно-белом.
Мы - цветастые стаи на том берегу,
Где расстреляно царствие света,
Где взрывалась гранатой
                                        навстречу врагу
И в суровой матросской тельняшке была
Чёрно-белая наша планета.
Экскурсанты стоят на пределе земли,
Шевелясь осторожно и робко,
Словно выбросит море свои корабли,
Словно чёрные тени на море легли
Силуэтами схватки короткой.
Экскурсанты мои загляделись вперёд,
В синеву штормового залива,
Где упрямо на Керчь уходил теплоход, -
Чёрно-белый, весёлый, счастливый.

 

МАКСИМИЛИАНУ ВОЛОШИНУ

Солёные балки приморской степи –
Признайся, попутчик, что хочется пить!
Вдали, под горою, мерцание лампы –
Признайся, попутчик, что хочется плакать;
И воздух вечерний от крика дрожит –
Признайся, что хочется вечность прожить!
Но жить - это значит: от счастья робея,
Приблизиться снова к огням Коктебеля;
С подобранной в странствиях Ветвью оливы
Идти берегами знакомых заливов;
Песок через пальцы; гора в небеса;
О чём ещё можно мечтать и писать?

 

КЕРЧЬ - СУДАК

Ночь. Дорога. Опустевший берег.
Тень Христа проходит по волнам...
Я - последний странник твой, Сугдея,
Киммерия, сизая страна!
Степь твоя мне запылила ноги,
Солнце обожгло до черноты,
Привели нечаянно дороги
В брошенный армянский монастырь.
И у стен, обугленных и голых,
Я молилась Северной звезде
О тебе, Москва, далёкий город,
О любви, разлуке и дожде.

 

МУЗЫКА В ТИРЕ 

Вечером музыка в тире звучала...
Рокот гитары касался причала,
Рокот прибоя касался струны;
Голос рождался из крика и пены,
Радугой брызг обволакивал стены
И обрывался на гребне волны.
То ли пластинка над пляжами пела,
То ли ожившее бренное тело
Перекипело в хрипящий прибой, -
Но поднималась над миром с волною
И уходила от нас стороною
Тень человека в обнимку с судьбой.
В тире прибрежном под выстрел небрежный
Голос угаснет и снова забрезжит,
Словно разреженный луч фонаря...
Тянет от моря слезою солёной.
Тянет из тира волной отдалённой,
Дымным дыханием мира - в моря.

 

ДЕКОРАЦИЯ 

Падает кулиса на актёра.
Разбивается игрушечное и разноцветное.
Мы ещё смеёмся в грязной пене,
Но уже
Объявлена перепись иллюзий,
Пляшет пересмешник на ветках ресниц,
И кто
Отличит наклеенное от настоящего?
Это же я,
Скользившая на фоне
Неумелого рисунка,
Смеющейся тенью,
Это же я,
Отличившая тень от бессмертия,
Та же самая, я
Лежала когда-то на крымском песке
Под ватным светом софитов
Головой в оркестровую яму:
Сдвинутые стулья...
Футляр от виолончели...
Нотный листок...
Карикатура под стулом...
Вынесут стулья
С промёрзшего звёздного пляжа.
Выйдет луна
            над желтеющей скомканной башней.
Будет скамейка, -
            отметкою первого плана.
Тени влюблённых, -
            отметкою плана второго.
Будет ночная,
            ночная и вечная крепость...
Бедные люди, эскиз, декорация!
Я ведь останусь живою,
Только на фоне, только на пляже,
О Господи, - только потом...

 

 
Rambler's Top100
Home Добро пожаловать | Городские власти | Путешествие по Харькову | Что,Где,Когда
Общая информация | Харьковский регион | Путешествие по сайту | Интернет

Украинская баннерная сеть

META - украинская поисковая система TopList Rambler's Top100

Использование текстов и изображений разрешается только со ссылкой на сайт