Однако судьба Инны сложилась так, что она не оставила после себя ни книг, ни детей. Студенты  МГУ составляли своеобразную "вольницу", но даже в этой среде, чреватой вольнодумными инициативами, Клемент выделялась неординарным поведением: "наплевизм" в одежде, при очень привлекательной наружности, способность "ляпнуть" что-либо несусветное, но при том - великолепная память, эрудиция, острый ум. Недаром Инна слыла одной из лучших студенток факультета, да ещё была звездой факультетской шахматной команды. Однако вспомним период конца шестидесятых - начала семидесятых: напряжённость в связи с событиями в Чехословакии весьма способствовала сугубой осторожности администрации, а тут перед глазами   - очень уж нестадартный человек: странные друзья, странные стихи, странная богемная свадьба в Харькове при странном свидетеле. И её выжили из МГУ, а значит, и из Москвы.

Казалось - особой трагедии нет. Харьков нельзя назвать захолустьем. Рядом любимые родители, друзья, необременительная работа. В Киеве - творческий ВУЗ (там Инна доучивалась заочно на искусствоведа). Но удар Клемент переживала остро, рвалась в Москву, которую любила и знала лучше, чем многие из коренных москвичей. Была этому и личная причина. Первое замужество оказалось неудачным, и брак быстро распался. А вскоре Инна встретила свою настоящую любовь - Владимира Макарова.  Он закончил химфак МГУ и получил назначение в Загорск. Им удалось соединить свои судьбы, но жили в патриархальном Загорске скудно, неустроенно, в четверти финского домика. То и дело мотались в бурляшую рядом столицу на электричках. 1976 год был поворотным для Инны: она защитила весной диплом в Киеве, а осенью, в ноябре, Володя погиб, попав под колёса электрички.

Инна предалась литературной деятельности: 1976-1980 годы она проводит в разъездах по стране, будучи корреспондентом журнала "Вокруг света", часто публикует в нём статьи (в основном, о творчестве разных народов), ей предоставляется возможность публикации стихов в московских изданиях. В 1980 году она выходит замуж в третий раз за доцента московского вуза Бориса Козлова, и тут перед ней забрезжила возможность жизни в пусть небольшом, но материальном достатке, с человеком, близким духовно. Однако прогрессировавшее нездоровье мужа, его увлечение алкоголем, которое она со временем разделила, привело к ухудшению жизненных условий. Борис перешёл на надомную работу, а Инна вообще её потеряла. Потом  - тяжёлая и продолжительная болезнь матери, о которой Инна очень заботилась до её смерти. В конце 90-х годов наступил просвет, так как наконец сломали тот самый финский домик в Загорске (теперь уже звавшемся Троице-Сергиев посад), и Инна получила там квартиру. Продав её, она перебралась в Москву, к Борису. Появились деньги, планы летнего отдыха. Но весной 1999 г. Борис умер, не дожив до их осуществления.

Виктору Гюго принадлежит знаменитое изречение о поэтах: мол, рождаются они в провинции, а приезжают в столицу, чтобы там умереть. Через тридцать лет после приезда в Москву, в январе 2001 года, Инна погибнет там от пожара, в комнате, забитой до потолка книгами и рукописями.  Но чудом уцелевшие в памяти друзей, в случайных блокнотах стихи составили посмертный сборник "Электричка на Москву". Заслуга издания сборника принадлежит харьковским поэтам, в особенности - Алексею Бинкевичу. Откликнулись на призыв помочь в его издании и Бахыт Кенжеев (США), Мария Чемерисская (Москва), Виктор Кулик, Анатолий Мирошниченко, Валерий Замесов, Виктория Добрынина (Харьков) и другие. Думается, это собрание произведений  — доказательство тому, что Инна Клемент уже навсегда останется в анналах русской поэзии. А в Интернет её имя стало известным благодаря сайту "Поэзия Московского университета от Ломоносова и до...".  На этой странице мы публикуем цикл стихов Клемент "Разноцветный Крым", который является одним из самых ярких свидетельств незаурядного таланта поэта. Цикл был создан летом 1973 года, когда Инна работала экскурсоводом в Алупке и Саках, а также смотрителем Воронцовского музея.

16.03.2005

РАЗНОЦВЕТНЫЙ КРЫМ

«Я сгораю от любви (чужой) и от жары... Вчера было прохождение через хвост какой-то кометы нишей планетки, я залезла на Ай-Петри и наслаждалась. Спускалась, конечно, в полнейшей, утробной темноте, порвала брюки и разгрохала колено, теперь ругаюсь именем Цветкова и экзотически хромаю».

  Дельфин один, но он проворный. Я, как нормальный человек, пошла искупаться - третий раз за всё время в Крыму. Только заплыла за буёк, смотрю - с одной стороны ко мне спешит дежурная лодка, а с другой - дельфин. На лодке поорали мне что-то в рупор, увидели дельфина и повернули, чтобы не травмировать умное животное. И я тоже повернула. А дельфин полным ходом ко мне... ему, видимо, поиграть захотелось. Спасибо... хватит. Ну, думаю, позагораю. Как же! Уже три дня мои экскурсанты говорят мне, что с вертолётов сбросили для уничтожения расплодившейся тли чёртову уйму божьих коровок (в Восточном Крыму). Но не на Южный же берег Крыма, и не мне в автобус! Так что я не подозревала об этом стихийном бедствии... а сейчас переживаю жуткие муки. Их орды! Только что вынула одну из уха. Про спину, руки, ноги, волосы уже не говорю. Очень забавно смотреть на весь пляж, дрыгающий ногами и хлопающий себя по различным местам.

Идите в Кастрополь
По кромке пустого шоссе,
Идите в Кастрополь,
К чему вам туристские тропы?
Намокшим полотнищем
Небу над вами висеть
И морю искриться,
Когда вы идёте в Кастрополь.
Рассеет печали зернистая почва шоссе,
Что было в начале -
Исчезнет без риска, без хлопот.
Идите в Кастрополь,
Пускай вы дойдёте не все,
Но как-нибудь утром
Бесцельно идите в Кастрополь...

ЛУННОЕ ЗАТМЕНИЕ

Те дни мои исполнены сомненья.
Те ночи торопливы, как вода.
Но полное, но лунное затменье,
Затмение без всякого стыда,
Когда мы шли, царапая коленями
Невидимые миру города,
И прямо над незримыми ступенями
Вставала путеводная звезда...
Мы медленно скитались по планете
Втроём, как заблудившиеся дети,
И в поисках уюта и тепла
Мечтали о единственном - о свете.
Но тьма непроницаема была.

Текла река и шевелила ветер.
Тянулась ночь, и шелестели ветви.
Нас где-то ожидали у стола.
Тянулась ночь течением разлуки.
Остывший чай тревогу бередил.
Неточные, сомнительные звуки
Рождали онемение в груди.
И длилось ожидание - на муки,
И голос от порога уводил...
Но эта ночь протягивала руки,
Чтоб вывести, спасти и пощадить.

Мы встретились в преддверии рассвета.
И было ослепительное лето,
Палатка на высоком берегу,
Где праздника высокая ракета
Никак не догорала на лугу.
Тропа вела, затерянная где-то,
Но мне её сегодня не найти:
Всё кажется, что криком без ответа
Твой голос затерялся по пути...

ТЕМПЕРА  

И в холоде волн не отыщешь истока,
И звёздные ночи прозрачны настолько,
Что волны качают стеклянное тело, -
Над этой землёй, накалясь до предела,
Сигнальным огнём одиноко горела
Такая звезда, что хоть плачь от восторга!
О, только останьтесь, хоть в омуте сонном,
И крымские звёзды, и крымские сосны,
Акация Крыма, развалины Крыма,
Лукавая шлюпка, прошедшая мимо, -
От этого моря до этого мира
Мне б веточку лавра да радугу мифа...

ТУШЬ 

В чёрном и белом
Полночи, моря, знобящего света луны
Люди равны
На песке, отливающем мелом.
В чёрном и белом
Чёрного моря и кромки волны,
Если подумать,
И мы никому не нужны,
Даже друг другу
На сером песке тишины...

Равенство красок
Живёт в монохромности рода,
Странная общность,
Московского лета порода,
Сядем на скалах
Смотреть чёрно-белые сны.
Мы равноправны,
Столичного лета изгои...
Было нас трое.
И в тени стены Крепостной
Держимся вместе,
Не ведая осень иную:
Цвета загара
Листву под Китайской стеной.
Блеклую зелень
Строений, чей снос неминуем.
Самого главного - знать я ещё не могу:
Горькое время,
Как будто бы злой подмастерье
Памятью взгляда
Окрасил улыбку веселья...
Но ничего я не знаю на том берегу.
Сладостно место,
Где цвет наших дней неотчётлив!
Белые луны
Над морем поднимутся Чёрным,
И, - посеребрены,
Словно волна на бегу.

ПАСТЕЛИ 

Моей печали катера,
Прошло - «сегодня», будет - «после»,
Но вы причалили вчера
К тому, что мы назвали - осень.
Назвали странно, впопыхах,
Не видя истинного смысла...
Звезда над мачтою повиснет
И затеряются в руках
Моих сомнений катера.
Какая истина сокрыта
За вами, ветхие корыта,
Побитые на всех ветрах?
Но всё равно - не в этом суть,
Не в этом смысл, не в этом счастье…
Вам всё к причалам возвращаться,
А мне вот дома не вернуть.

АКВАРЕЛЬ

И слёзною пеной раскрасится море...
А после
По мокрому берегу
С добрым фотографом - ослик
Пройдёт реквизитом,
Разиней, приморским транзитом,
Святой простотою,
Которая штормом не бита.
И буду я помнить,
Лицо уронивши в колени,
Зелёное море и ослика в яркой попоне,
И буду я помнить,
О лете своём не жалея:
По мокрому берегу
Ослик идёт горькоглазый...

НАБРОСОК МАСЛОМ 

Грунтованная поверхность моих
                                                    странствий,
На которой порой проступают облики...
В картине есть время и есть пространство.
В Крыму есть небо и есть облако.
Время этюдов, как пространство
                                                    воспоминаний
На холсте зародившегося сентября,
Белая кромка мрамора,
Которую соберут реставраторы,
Пытаясь потом пристроить
К упругой колонне времени
Вблизи Карантинной бухты...
Время моё - декорация
                                   к пьесе без автора,
Что душа неизменна во все времена.
Тема банальна.
Картина похожа на зонтик:
Жёлтый луч солнца,
Пропущенный сквозь Херсонес,
Сквозь Севастополь и строй кораблей,
Молчаливую Графскую пристань...
И в скалах за узким заливом
Жёлтый луч солнца,
Пропущенный сквозь жерло старинной
Пушки начищенной, -
Взроет лопатой окоп. Выроет флягу.
На донышке мутная плёнка -
Горькие воды, последнего боя глоток.

ФЛОМАСТЕР 

Поверх размытых линий,
На плоскости шурша,
Ты выступишь, как ливень,
Упрямая душа.
На склоне Карадага,
Под дождиком в четверг
Отступится бумага
От падающих вверх.
Торжественно и земно
Над пеной Афродит
Фломастер, словно зебра,
Он истину рябит.
Фломастер, утвержденье
Устойчивости сил,
Линейное хожденье,
Обветренная синь,
В суровости упрямой
Над пропастью морей
Он бережно и прямо
От цепи якорей
Вычерчивает данность.
Высвечивает явь.
...Неприхотливость дара.
Несуетливый ямб...

САНГИНА 

Жёлтая земля Судака.
Загорелая рука.
Тает в солнце, как след платка,
Горечь зова издалека.
Будет дом потом на Мясницкой.
Будет ночь потом, и приснится
Золотой песок,
Проливной янтарь.
Отрывной листок
В желтизне холста...
Хочешь, я расскажу тебе
Про пожара след на берегу обманчивом,
У надежд на дом
И на дождь, на день...
На далёкий день...
Мои мальчики
Прозревают в дождь.
Первый снегопад.
Налетит рассвет тёмно-страшным
Поездом...
Так прозрею я.
А пока - слепа.
И надеюсь - всё успокоится:
Догорит песок.
Загорит рука...

КАРАНДАШ

И это всё.
Потом придёт Москва
Распластанным и вольным силуэтом
Эвклидовых шеренг Преображенки,
Геральдикой байкальского вокзала,
Домов Академической, а рядом
И Тушино, и Сретенка, и мост
С названием земли, песка и лета...
И всё, и ничего. Какое море
На свете было столько лет назад!
И не было, -
Неправда, разве были
Какие-то обугленные люди,
Какие-то обугленные чувства?
И не было дня, ночи в отдаленье
На свете ничего, -
Земля и море.
Звезда и небо.
Я и тишина.
Но жизнь мою замкнёт сегодня контур
Москвы моей, потери и соблазна,
Отнимет жизнь любимого
И после
Судьбу, как карандаш, перечеркнёт.
Всё горе - после.
А пока под тушью,
Смиренная пастелью и сангиной
Фломастера огласка или сплетня
О том, что пребывала акварель
На фоне декорации,
Где масло
Касается предчувствием свеченья
Ночного моря, тихого созвездья
И времени, как истины судеб.

ФРЕСКА 2

Чёрный абрис скалы, белой пены шлея,
Пулемёта горячее тело...
Погибают десанты в коротких боях,
И мигает, как очередь, сверху маяк
На ночном берегу чёрно-белом.
Только зло и добро.
Только свет или тьма, -
Ничего, кроме этого спора.
И, как чёрные вести, пустые дома,
И пролитая кровь почернеет сама,
И песок побелеет не скоро.
В чёрно-белом -
                    скалистая крымская твердь,
И лицо, побелевшее мелом.
Остаётся от жизни победа и - смерть
В чёрно-белом, навек в чёрно-белом.
Мы - цветастые стаи на том берегу,
Где расстреляно царствие света,
Где взрывалась гранатой
                                        навстречу врагу
И в суровой матросской тельняшке была
Чёрно-белая наша планета.
Экскурсанты стоят на пределе земли,
Шевелясь осторожно и робко,
Словно выбросит море свои корабли,
Словно чёрные тени на море легли
Силуэтами схватки короткой.
Экскурсанты мои загляделись вперёд,
В синеву штормового залива,
Где упрямо на Керчь уходил теплоход, -
Чёрно-белый, весёлый, счастливый.

МАКСИМИЛИАНУ ВОЛОШИНУ

Солёные балки приморской степи –
Признайся, попутчик, что хочется пить!
Вдали, под горою, мерцание лампы –
Признайся, попутчик, что хочется плакать;
И воздух вечерний от крика дрожит –
Признайся, что хочется вечность прожить!
Но жить - это значит: от счастья робея,
Приблизиться снова к огням Коктебеля;
С подобранной в странствиях Ветвью оливы
Идти берегами знакомых заливов;
Песок через пальцы; гора в небеса;
О чём ещё можно мечтать и писать?

КЕРЧЬ - СУДАК

Ночь. Дорога. Опустевший берег.
Тень Христа проходит по волнам...
Я - последний странник твой, Сугдея,
Киммерия, сизая страна!
Степь твоя мне запылила ноги,
Солнце обожгло до черноты,
Привели нечаянно дороги
В брошенный армянский монастырь.
И у стен, обугленных и голых,
Я молилась Северной звезде
О тебе, Москва, далёкий город,
О любви, разлуке и дожде.

МУЗЫКА В ТИРЕ 

Вечером музыка в тире звучала...
Рокот гитары касался причала,
Рокот прибоя касался струны;
Голос рождался из крика и пены,
Радугой брызг обволакивал стены
И обрывался на гребне волны.
То ли пластинка над пляжами пела,
То ли ожившее бренное тело
Перекипело в хрипящий прибой, -
Но поднималась над миром с волною
И уходила от нас стороною
Тень человека в обнимку с судьбой.
В тире прибрежном под выстрел небрежный
Голос угаснет и снова забрезжит,
Словно разреженный луч фонаря...
Тянет от моря слезою солёной.
Тянет из тира волной отдалённой,
Дымным дыханием мира - в моря.

ДЕКОРАЦИЯ 

Падает кулиса на актёра.
Разбивается игрушечное и разноцветное.
Мы ещё смеёмся в грязной пене,
Но уже
Объявлена перепись иллюзий,
Пляшет пересмешник на ветках ресниц,
И кто
Отличит наклеенное от настоящего?
Это же я,
Скользившая на фоне
Неумелого рисунка,
Смеющейся тенью,
Это же я,
Отличившая тень от бессмертия,
Та же самая, я
Лежала когда-то на крымском песке
Под ватным светом софитов
Головой в оркестровую яму:
Сдвинутые стулья...
Футляр от виолончели...
Нотный листок...
Карикатура под стулом...
Вынесут стулья
С промёрзшего звёздного пляжа.
Выйдет луна
            над желтеющей скомканной башней.
Будет скамейка, -
            отметкою первого плана.
Тени влюблённых, -
            отметкою плана второго.
Будет ночная,
            ночная и вечная крепость...
Бедные люди, эскиз, декорация!
Я ведь останусь живою,
Только на фоне, только на пляже,
О Господи, - только потом...