СЛОВО О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ, ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВОВА, ВНУКА ОЛЬГОВА. Перевод В.И.Стеллецкого

СЛОВО

О ПОЛКУ ИГОРЕВОМ,

ИГОРЯ, СЫНА СВЯТОСЛАВОВА

ВНУКА ОЛЬГОВА

В.И.Стеллецкий

	е подобает ли нам, братья, повести на старинный лад печальные сказанья о походе Игоревом, Игоря Святославича? Петься же той песни по былям нашего времени, а не по замышлению Боянову. Боян вещий, братья, коли песнь кому хотел сложить, растекался мыслию по древу, носился серым волком по земле, сизым орлом — в подоблачьи: поминал ведь он, вещий, давних времён ратоборство. Тогда пускал он десять сőколов на стадо лéбедей, которую сокол нагонял, та первая песнь слагала старому Ярославу, храброму Мстиславу, одолевшему Редéдю пред полками касожскими, молодому ли Роману Святославичу. Боян же, братья, не десять сőколов на стадо лéбедей пускал, но свои вещие персты на живые струны возлагал, они же сами князьям славу рокотали.
	Поведём же, братья, сказание наше от старого Владимира до нынешнего Игоря; напряг он ум волею своею, отточил он сердце своё мужеством; исполнившись ратного духа, повёл свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.
	Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и видит: от него тьмою все воины его прикрыты. И сказал Игорь дружине своей: «Братья и дружина! Лучше убитым быть, чем полонённым быть, сядем же, братья, на своих борзых коней, поглядим на дали синего Дона!» Воспылал ум князя желанием, и знамение жажда ему заслонила изведать Дона великого. «Хочу,— молвил,— копьё преломить в поле Половецком вместе с вами, русичи; хочу либо голову свою сложить, либо испить шеломом Дона!»
	О Боян, соловей старого времени! Кабы ты эту рать своей песнью воспел, скача, соловей, по мысленному древу, взлетая умом под облака, свивая славу по обе стőроны сего времени! Рыща тропою Трояновой чрез поля нá горы, так бы песнь про Игоря петь Велéсову внуку: «Не буря соколов занесла чрез поля широкие, и не галки стаями летят к Дону великому...» Или так бы запеть, вещий Боян, Велесов внук: «Кони ржут за Сулőю – звенит слава в Киеве».
	Трубы трубят в Новгороде – стоят стяги в Путивле; Игорь ждёт милого брата Всеволода. И сказал ему Буй-Тур Всеволод: «Один брат, один свет светлый – ты, Игорь, оба мы — Святославичи! Седлай, брат, коней своих борзых, а мои готовы, стоят под Курском осёдланы. А мои куряне — бывалые воины: под трубы боевые повиты, под шеломами взлелеяны, концом копья вскормлены; пути им ведомы, овраги знаемы, их луки напряжены, колчаны отвőрены, сабли изőстрены; сами скачут, как серые волки в поле, ища себе чести, а князю славы». Тогда вступил Игорь-князь в злат стрéмень и поехал по чистому полю, Солнце ему тьмою путь заступало, ночь стонала ему грозою, птиц пробудила, рык звериный в стада их сбил. Див кличет с вершины древа – велит послушать земле незнаемой, Волге, и Поморью, и Посулию, и Сýрожу, и Кőрсуню, и тебе, Тмутороканский истукан! А половцы неторными дорогами побежали к Дону великому: кричат телеги в полуночи, словно лебеди распуганные. Игорь воинов к Дону ведёт. А уж беду его стерегут птицы по дубравам; волки грозу накликают по оврагам; орлы клёкотом на кости зверя зовут; лисицы брешут на красные щиты. О Русская земля, о воины! За холм зашли вы порубежный!
	Долго мрак ночи длится. Заря свет зажгла, мгла поля покрыла. Щёкот соловьиный уснул, говор галочий пробудился. Русичи широкие поля своими алыми щитами перегородили, ища себе чести, а князю славы. Рано поутру в пятницу они потоптали поганые полки половецкие и рассыпались стрелами пő полю, помчали красных девок половецких, а с ними и злато, и шёлк, и дорогие аксамиты. Плащами, покрывалами, и опашнями, и разным узорочьем половецким стали мосты мостить по болотам и топким местам. Чермный стяг, белая хоругвь, чермная чёлка, серебряная пика – храброму Святославичу! В поле дремлет Ольгово хороброе гнездо, далече залетело! Не было оно на обиду рőждено ни соколу, ни кречету, ни тебе, чёрный ворон, поганый половчин! Гза бежит серым волком, Кончак за ним следом – к Дону великому!
	На другой день в ранний час кровавые зори свет возвещают; чёрные тучи с моря идут – хотят прикрыть четыре солнца, и в них трепещут синие молнии. Быть грому великому! Идти дождю стрелами с Дона великого! Тут копьям преломиться, тут саблям поизбиться, о шеломы половецкие на реке на Каяле, у Дона великого. О Русская земля, о воины! За холм зашли вы порубежный!
	*** * ***
	Вот ветры, Стрибожьи внуки, веют с моря стрелами на храбрые полки Игоревы. Земля гудит, реки мутно текут, прах поля застилает, плеща, стяги говорят, половцы идут от Дона и от моря, со всех сторон русские полки обступили. Дети бесовы кликом поля преградили, а храбрые русичи – алыми щитами!
	Яр-Тур князь Всеволод! Стоишь на обороне, прыщешь на воинов стрелами, гремишь о шеломы мечами булатными; куда, Тур, ни поскачешь, своим златым шеломом посвечивая, там и лежат поганые головы половецкие. Порублены шеломы аварские саблями калёными твоими, Яр-тур Всеволод! Что тому раны, братья, кто забыл почёт, и богатство, и града Чернигова отчий злат престол, и своей милой жены, ясной Глебовны, свычаи и обычаи.
	Были века Трояновы, миновались лета Ярославовы; были походы Олеговы, Олега Святославича. Тот Олег мечом крамолу ковал и по земле стрелы сеял: вступает в злат стрéмень во граде Тмуторокани, а уж звон тот слышал давний великий Всеволод, сын Ярославов, а Владимир, что ни утро, замыкал себе уши в Чернигове;
	Бориса же Вячеславича, младого и храброго князя, похвальба на смертный суд привела и на Кáнине зелёное ложе постлала за обиду Олегову. С такой же, как ныне, Каялы повёз Святополк отца своего между ýгорскими иноходцами ко святой Софии к Киеву. Тогда, при Олеге Гориславиче, засевалась и порастала усобицами, погибала округа Дажьбожьего внука, в княжьих крамолах век людской сокращался; тогда по Русской земле редко пахари покрикивали, но часто вőроны каркали, мертвечину деля меж собою, а галки речь свою заводили, собираясь лететь на поживу. То было в те битвы и в те походы, а о такой битве не слыхано.
	С рассвета до вечера, с вечера до света летят стрелы калёные, гремят сабли о шеломы, трещат копия булатные в поле незнаемом, среди земли Половецкой. Чернá земля под копытами костьми была засеяна, а кровию политá; горем взошли они по Русской земле!
	Что там шумит, что там звенит издалека рано перед зőрями? Игорь к битве полки возвращает: жаль ему милого брата Всеволода! Билися день, бились другой, на третий день к пőлудню пали стяги Игоревы. Тут два брата разлучились на береге быстрой Каялы, тут кровавого вина недостало, тут пир докончили храбрые русичи: сватов напоили, а сами полегли за землю Русскую. Никнет трава с жалости, и древо с печалью к земле приклонилось.
	*** * ***
	Уже невесёлая, братья, година настала, уже Пустыня Русскую Силу прикрыла! Восстала враждою Обида в полках Дажьбожьего внука, вступила девою на землю Троянову, заплескала лебедиными крыльями на синем море у Дона, плещучи, прогнала привольные времена! Война князей с погаными к концу пришла, ибо сказал брат брату: «То моё, и это — моё же!» И начали князья про малое «вот великое» молвить и сами на себя крамолу ковать, а поганые со всех сторон приходили с войною и бедой на землю Русскую.
	О! Далекő залетел сокол — к морю, птиц избивая. И Игорева храброго полка не воскресить! По нём кликнула Карна, и Жля побежала по Русской земле, жар неся погребальный в пламенном роге. Жёны русские восплакались, причитая: «Уже нам милых своих ни мыслию помыслить, ни думою вздумать, ни очами не увидеть, а златом и серебром подавно не потешиться!» И застонал, братья, Киев от горя, а Чернигов от бед и напáстей, тоска разнеслась по Русской земле, печаль обильная заструилась среди земли Русской. А князья сами на себя крамолу ковали, а поганые, с войной и победами рыская по Русской земле, дань собирали по векше с двора. Те два храбрые Святославича, Игорь и Всеволод, пробудили кривду самовольством; ее смирил грозою отец их, великий грозный Святослав Киевский, устрашил своими могучими полками и булатными мечами, вторгся в землю Половецкую, протоптал холмы и овраги, взмутил реки и озера, иссушил потоки и болота, а поганого Кобякá из Лукоморья, из железных великих полков половецких, словно вихрь, выхватил, и пал Кобяк в граде Киеве, в гриднице Святославовой. Тут немцы и венетичи, тут греки и морава поют славу Святославову, корят князя Игоря, что добро потопил на дне Каялы, реки половецкой. Злата русского порассыпали! Тут Игорь-князь пересел из златого седла да в седло невольничье! Приуныли по градам их могучие кремли, и веселие поникло.
	*** * ***
	А Святослав горестный сон видел в Киеве на горах. «В ночь сию с вечера одевали меня,— молвил,— чёрным покрывалом на кровати моей тисовой, черпали мне синее зловещее вино, с горечью смешанное; сыпали мне из пустых колчанов поганых толмачей скатный жемчуг на грудь, обряжая меня. Уже доски без матицы в моём тереме златоверхом! Всю ночь с вечера вещие вőроны каркали у Плеснеска на пойме, прилетели они из мрака Ущелья Кисáнского и понеслися к синему морю».
	И сказали бояре князю: «Горе, князь, ум одолело: слетели два сокола с отчего престола златого поискать града Тмуторокани либо испить шеломом Дона. Уже соколам крылья подрезали поганые саблями, а самих спутали путами железными. Ибо тёмно стало в третий день: два солнца затмились, оба столпа багряные погасли-помрачились, а с ними два молодые месяца, Олег и Святослав, тьмою заволоклись и в море погрузились. Дерзость великую придали они пришлецам-хиновé. На реке на Каяле Тьма Свет покрыла; на Русскую землю кинулись половцы, словно выводок барсов. Уже пало Бесчестье на Славу, уже ударило Насилье на Волю, уже низринулся Див на землю! Запели готские красавицы-девы на береге синего моря, звеня русским золотом; поют время Бусово, лелеют месть за беду Шаруканову. А уже мы, дружина, лишились веселия!» Тогда великий Святослав изронил златое слово, со слезами смешанное, молвив: «О сыны мои, Игорь и Всеволод! До времени начали вы Половецкую землю мечами в слёзы вгонять, а себе славы добиваться, но не с честью в бой вступили, не с честью вы кровь поганую прőлили! Ваши храбрые сердца крепким булатом окованы, а в удали закалены! Что же содеяли вы моей серебряной седине? А уже не вижу я власти и помощи могучего, и богатого, и многоратного брата моего Ярослава с черниговскими вельможами, с воеводами, со старейшинами, с боярами-шельбирами; с воинами-топчáками, с богáтырями, с храбрецами, а ведь они без щитов, с ножами засапожными, кликом полки побеждают, звеня прадедовой славой! Но вы сказали: «Поратуем сами, новою славой одни завладеем — и прежнюю сами поделим!» А так ли уж дивно, братья, старому помолодеть? Когда сокол перелиняет, высőко птиц загоняет – не даст гнезда своего в обиду! Но вот зло: князья мне пособлять зареклись; на худое годины обратились!» Се в Римове кричат под саблями половецкими, а Владимир тяжко ранен, горе и тоска сыну Глебову!
	Великий князь Всеволод! Не мыслию лишь прилететь бы тебе издалёка отчий злат престол поблюсти! Ты ведь можешь Волгу веслами расплескать, а Дон шеломами вычерпать! Кабы здесь ты был, пленниц продавали б за бесценок, а пленников и подавно! Ты ведь можешь посуху живыми стрелять огнестрелами – удалыми синовьями Глебовыми. Ты, Буй-Рюрик, и Давыд! Не у вас ли ратники по шеломы золочённые в крови плавали? Не у вас ли рыкают, словно туры, дружинники храбрые, раненные саблями калёными нá поле незнаемом? Вступите, госудáри, во злат стремень за обиду сего времени, за землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославовича!
	Галицкий князь Осмомысл Ярослав! Высокő сидишь на своём златокованом престоле, подпёр ты горы Угорские полками железными, заступил ты путь Королю, затворил Дуная ворота, метая громады за облака, суды рядя до Дуная! Грозы твои по землям текут, отворяешь ворота Киева, стреляешь с отчего златого престола в султанов за землями – стреляй государь, в Кончака, в невольника поганого, за землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославовича!
	А ты, Буй-Роман, и Мстислав! Храбрая мысль стремит ум ваш на дело! Высоко возносишься, плаваешь, Роман, на подвиг в доблести, будто сокол, на ветрах ширяющий, пожелавший в лихости птицу одолеть! Носят воины ваши панцири железные под шеломами латинскими! От них дрогнула земля, и многие племена, враг-хиновá; литва, ятвяги, деремела и половцы копья свои побросали, а головы свои преклонили под те мечи воронёные. Но уже, князь, для Игоря померк солнца свет, а древо не к добру листву обронило; по Роси и Сулé грады поделили, а Игорева храброго полка не воскресить! Дон тебя, князь, кличет и зовёт князей на победу: Ольговичи, храбрые князья, уже потрудились в бою!
	Ингварь и Всеволод и все три Мстиславича! Не худа гнезда шестикрыльцы-соколы! Не по жребьям побед себе волости добыли! К чему же ваши златые шеломы, и копья ляшские, и щиты? Загородите врагам ворота своими острыми стрелами за землю Русскую, за раны Игоревы, удалого Святославовича!
	*** * ***
	Уже Сула не течет серебряными стрýями для града Переяславля, и Двина мутью тёмной течёт к тем грозным полочанам под клики поганых, Один лишь Изяслав, сын Васильков, позвенел своими острыми мечами о шеломы литовские, поверг славу деда своего Всеслава, а сам под красными щитами на кровавой траве повержен литовскими мечами, и, с суженою обручаясь, молвил: «Дружину твою, князь, птицы крыльями приодели, а звери кровь полизали!» Не было тут ни брата, Брячислава, ни другого – Всеволода, один изронил он жемчужную душу из храброго тела чрез златое ожерелие! Приуныли голоса, поникло веселие, трубы трубят городенские.
	Ярослав, также и вы, все внуки Всеславовы! Долу склоните стяги свои, вложите в ножны мечи свои пощерблённые - вы отбились от дедовой славы! Вы крамолами своими стали наводить поганых на землю Русскую, на волость Всеславову: из-за усобицы-смуты пришло к нам насилие от земли Половецкой! На седьмом веке Трояновом кинул Всеслав жребий о дéвице, ему любой. Он, лукавством опершись о коней, скакнул к граду Киеву и коснулся пикой золотого престола Киевского; прянул от полков лютым зверем в полночь из Белгорода и извился в синем облаке, а наутро вонзил секиры: отворил ворота Новгорода – расшиб славу Ярославову. Скакнул волком до Немиги из Дудуток, на Немиге снопами головы стелют, молотят цепами булатными, кладут жизнь на току, веют душу от тела. Немиги кровавые берега не добром были засеяны – засеяны костьми русских сынов! Князь Всеслав людей судом судил, князьям города рядил, а сам в ночи волком рыскал, из Киева волком дорыскивал, до петухов, в Тмуторокань; великого Хорса в пути обгонял-перерыскивал. Ему в Полоцке рано к заутрене позвонили в колокола у святой Софии, а он в Киеве звон слышал! Хотя душа ведуна была в храбром теле, но часто страдал от напастей. О нём вещий, мудрый Боян ещё встарь припевку сказал: «Ни хитрому, ни гораздому, ни провидцу гораздому суда божьего не миновать!»
	О! Стонать Русской земле, вспоминая прежнюю годину и прежних князей! Того старого Владимира нельзя было пригвоздить к горам Киевским! А ныне его стяги стали Рюриковы, а те — Давыдовы. Но врозь их полотнища веют, розно их копья поют.
	*** * ***
	На Дунае Ярославнин голос слышится, безвестною кукушкой рано кличет: «Полечу,— молвит,— кукушкою по Дунаю, омочу шелкőвый рукав в Каяле-реке, отру князю кровавые его раны на могучем его теле».
	Ярославна спозаранку плачет в Путивле у бойниц кремля, причитая:
	«О Ветер-Ветрило! Зачем, господин мой, силой встречною веешь, зачем стремишь вражьи стрелы на своих лёгких крыльях на моего лады воинов? Мало ли тебе было, высоко под облаками вея, лелеять корабли на синем море? Зачем, господин, мое веселие пő полю ковыльному развеял?»
	Ярославна чуть свет плачет в Путивле-городе на венцах кремля, причитая:
	«О Днепр-Словутич! Ты пробил волной каменные горы среди земли Половецкой, ты лелеял на струях своих Святославовы ладьи до полка Кобякова – прилелей, господин, моего ладу ко мне, чтоб не слала к нему слез на море рано».
	Ярославна плачет спозаранку в Путивле на стене кремля, причитая:
	«Светлое и тресветлое Солнце! Всем ты тепло и пригоже! Зачем, господин мой, простёр горячие свои лучи на воинов лады; в поле безводном жаждою им луки согнул, тоскою колчаны замкнул?»
	Взбушевалось море полуночью, идут смéрчи тучами. Бог Игорю-князю путь кажет из земли Половецкой в землю Русскую к отчему златому престолу. Погасли вечером зори. Игорь спит – Игорь глядит, Игорь мыслию поля мерит от великого Дона до малого Донца. В полночь Овлур коня свистнул за рекою, велит князю разуметь: «Князю Игорю не быть тут!» — кликнул. Стукнула земля, зашумела трава - вежи половецкие всполошились! А Игорь-князь поскакал горностаем в тростник, слетел белым гоголем нá воду; вскинулся на борзого коня, соскочил с него волком-оборотнем, и побежал к лугу Донца, и полетел соколом под облаком, побивая гусей и лебедéй на завтрак, обед и нá вечер. Когда Игорь соколом полетел, тогда Овлур волком побежал, отрясая студёную росу,— загнали они коней своих борзых! Донец сказал: «Князь Игорь! Немало тебе величия, а Кончаку горевания, а Русской земле веселия!» Игорь сказал: «О Донец мой! Немало тебе величия, лелеявшему князя на волнах, стлавшему ему зеленý траву на своих берегах серебряных, одевавшему его тёплою мглою под сенью зелёного древа; стерёг ты его гоголем на воде, чайками на стрýях, чернетьми на вéтрах!» Не такой слывёт река Стýгна: недобрую струю имея, проглотив чужие ручьи и воды, расширяясь к устью, юношу князя Ростислава скрыла на дне у тёмного берега. Плачет мать Ростиславова по юноше князе Ростиславе. Приуныли цветы в горести, а древо с печалью к земле приклонилось.
	А не сороки застрекотали – по следу Игореву рыщут Гза с Кончаком. Тогда вőроны не каркали, галки приумолкли, сороки не стрекотали, поползни стихли, ползали только. Дятлы стуком путь к реке кажут, соловьи весёлыми песнями свет возвещают.
	Молвит Гза Кончаку: «Коли сокőл ко гнезду летит, Сокőлича расстреляем своими золочёными стрелами». Говорит Кончак Гзе: «Коли сокőл ко гнезду летит, Сокőлича мы опутаем красною дéвицею». И сказал Гза Кончаку: «Коли его опутаем красною дéвицей, не будет у нас соколёнка, не будет и красной дéвицы, и почнут нас птицы бить в поле Половецком!»
	*** * ***
	Молвил Боян, до него – Ходына, певец Святославов, слагатели песен о старом времени – Ярославовом, Олеговом, жены кагáна: «Тяжко тебе, голова, без плеч, зло и телу без головы»,— Русской земле — без Игоря!
	Солнце светится нá небе: Игорь-князь — в Русской земле. Дéвицы поют на Дунае, вьются голоса их через море до Киева. Игорь едет по Борűчеву ко святой богородице Пирогощей. Рады сёла, грады веселы!
	Спевши песнь старым князьям, надо и молодым запеть: «Слава Игорю Святославичу, Буй-Туру Всеволоду, Владимиру Игоревичу!» Здравье князьям и дружине, что встают за христиан на поганые полки! Князьям слава и дружине!
	Аминь.
	1938—1982