В один из дней 1944 года,
когда освобождённый Харьков ещё лежал в руинах, в
здание на улице Тринклера, 8, где размещался Музей
дарвинизма Харьковского университета, зашёл
военный в звании капитана. Спросил директора.
Представился: «Грубант Виталий Николаевич. — И
добавил неожиданно: — Хочу после войны работать
в вашем музее». Директор подивился необычному
посетителю, побеседовал с ним и... забыл о нём в
повседневных нелёгких хлопотах.
Но прошло время, и Грубант напомнил о
себе. Сразу после окончания войны в музей пришло
от него письмо из Австрии, а в 1946 году, после
демобилизации, появился и сам капитан. Ему
предложили место лаборанта, через полгода
перевели в научные сотрудники, а в 1947 году,
убедившись в компетенции и деловых качествах,
назначили директором.
Казалось, сама предшествующая жизнь Виталия
Грубанта была подготовкой к этому событию.
Родился он в семье потомственного харьковчанина.
Любовь к природе унаследовал от матери, любовь к
искусству — от отца, который приходился внуком
известному живописцу И.Бунакову, учителю Репина.
Окончил сельскохозяйственный техникум, до войны
работал на фабрике наглядных пособий.
Наследство новому директору досталось
нелёгкое. Музей дарвинизма занимал всего три
зала; не было ни фондовых хранилищ, ни кладовых.
Штат сотрудников — 11 человек, коллекция — из
разряда небольших. Всего 3500 единиц хранения,
экспозиция рассчитана на учёных университета, а
не на широкую публику.
Грубант в деталях разрабатывает
план реорганизации музея, в котором зрелые
решения отразили годы раздумий.
Первое, с чего необходимо начать, — увеличение
коллекции. Он снаряжает экспедицию в
Тебердинский заповедник, едет сам, да ещё и
платит свои деньги.
А чего стоила "китовая эпопея"! Чтобы
создать экспозицию китового скелета в музее,
нужно было договориться с китобоями, устроить на китобойную базу «Слава» своего
человека, привезти груду костей товарняком в
Харьков, здесь провести подготовительные работы,
очистить и смонтировать скелеты, а недостающие
детали сделать самим. И всё это при условии, что скелет
кита музейщики представляли себе смутно, и ни
одна стадия работ не проходила без директора. От
замысла до внедрения этой идеи прошло 17 лет.
Параллельно развивались события ещё одной
эпопеи — орнитологической. Директору стало
известно, что в Полтаве живёт необыкновенный
частный коллекционер, у которого собрано 6000
экземпляров ч учел птиц. Грубант долго добивался
согласия на продажу, выбил 10 тыс. рублей на её
оплату. И наконец эта идеально выполненная,
ценнейшая коллекция была передана музею.
Одновременно с битвой за пополнение фондов
музея шла война за помещение (здание), а позже —
ремонтно-хозяйственные работы. Эскизы мебели,
витрин, роспись стен, реставрация экспонатов,
проведение экскурсий — всё входило в
компетенцию директора. Порой казалось, что он был
всемогущ и вездесущ: не гнушаясь чёрной работы,
таскал шкафы, сбрасывал с крыши снег, разбирал
стены во время ремонта. Другой бы на его месте
сидел в кабинете и стучал кулаком по столу, а он
во всё впрягался сам и умел зажечь своей мечтой
других.
А мечта его была такова — музей естествознания,
равных которому нет если не во всём мире, то, по
крайней мере, в Советском Союзе. И создаются
уникальные экспозиции: например, зал
«Происхождение человека» — второго такого в
стране не было, или показ биогрупп. По замыслу
Виталия Николаевича, животных следовало
экспонировать вместе со средой обитания. Он
находит оригинальное решение: использовать
старые дверные ниши для создания
композиций-диорам.
В 60-е годы коллекция музея пополняется
материалами геологического, минералогического,
палеонтологического музеев, им также находится
достойное место в экспозиции. Залы музея были
распахнуты для многочисленных экскурсий, в
особенности школьных и студенческих. Не одно
поколение юных харьковчан испытало восхищённое
удивление перед волшебным царством природы,
вратами в которое стал музей.
Но, как говаривал сам Виталий Николаевич, любое
доброе дело не остается безнаказанным, и в 1975
году директора, отдавшего музею без малого 30 лет
жизни, отправили на пенсию.
Неугомонный экс-директор ни на минуту не терял
связи со своим детищем: он написал историю музея
и составил перспективные рекомендации по
расширению экспозиций, которыми сотрудники
пользуются и по сей день. Он оставался до конца
своих дней Музейщиком с большой буквы. Когда его
дом на Новой Баварии снесли, он свою старинную
мебель отдал в исторический музей Харькова,
картины — в художественный, а фамильный
старинный сервиз (кузнецовский фарфор!) подарил
родному музею, равно как 1500 томов своей
домашней библиотеки.
Пока ещё многое в музее напоминает о Грубанте:
даже ели перед фасадом музейного здания, которые
он где-то раздобыл и сам высадил, и планировка
газонов, и посаженный им шиповник, и скифские
каменные бабы.
Вот его слова, которые сотрудники Музея природы
считают завещанием: «Если вы, придя домой,
думаете о том, что вы будете делать в музее
завтра; если при посещении музея вы увидите
экспонат или экспозицию, которых нет в вашем
музее, и заболеете душой; если вы, увидев, как
содеянное вами вызывает у посетителей интерес,
чувствуете себя счастливым, значит, вы настоящий
музейщик. Во всех же других аспектах
деятельности, когда будет чиновничье «от» и «до»
и никаких эмоций, вам следует немедленно
покинуть музей, ибо от вас в музее никакого следа
не останется, а это — зря прожитая жизнь».
И подпись: «Ваш бывший директор музея,
который 30 лет был счастливейшим человеком».
По материалам одноимённой статьи Инны
Можейко, еженедельник "Событие", 12-18 апреля,
2001. |
|